Intelligent Enterprise: Существует несколько определений «Интернета вещей». Какое из них наиболее корректно?
Борис Глазков: С моей точки зрения буквальный перевод английского термина Internet of Things (IoT) не вполне отражает суть, так что словосочетание «Интернет вещей» лучше не употреблять вообще. Начнем с того, что IoT — это концепция, модель, а не конкретная сеть передачи данных, соединяющая что-то с чем-то. Кроме того, в этом термине напрямую не просматривается бизнес-смысл: довольно сложно представить себе в деталях всю ту экономическую выгоду, которая делала бы целесообразной развитие IoT и связанных с ним элементов.
Как мне кажется, более корректным является термин «индустриальный Интернет». Он означает, что IP-сети начинают проникать в индустриальные технологии. Это сеть, которая объединяет устройства, работающие без участия человека: различные датчики, контроллеры, всякого рода оборудование, функционирующее в полуавтоматическом или в полностью автоматическом режиме. Цель такого объединения состоит в том, чтобы получать актуальную и достоверную информацию, необходимую для принятия решений в индустриях. Ведь эффективное управление, неважно, осуществлятся ли оно человеком или какой-то автоматизированной системой, невозможно без первичных данных. Чем больше мы знаем о той или иной ситуации, тем эффективнее можем прогнозировать её развитие и оценивать причину успехов или неудач в прошлом. Тем самым микроэлектроника, системы связи, прогнозирования и анализа данных начинают работать не только в ИКТ, но и в других отраслях — в машиностроении и энергетике, на транспорте, в сельском хозяйстве и т. д.
Таким образом, концепция IoT означает объединение разнородных физических объектов в единую IP-сеть или в сегмент IP-сети для того, чтобы иметь больше информации об окружающем мире и с её помощью повышать эффективность процессов управления.
Существует ли техническое отставание России от Запада и зарубежного Дальнего Востока в том, что касается развития индустриальных сетей? Насколько оно критично?
Отставание есть, но по различным технологиям оно разное. Где-то его нет вообще, где-то оно весьма существенное. То же самое относится и к сфере применения IoT.
Давайте попробуем разобраться. Для подключения какого-либо устройства к сети нужен чип, который будет оцифровывать информацию и передавать ее в эту самую сеть. С отечественной микроэлектроникой ситуация сложная, при этом она во многом является объективным отражением экономических законов. Чтобы производство микросхем было экономически эффективным, их нужно выпускать крупными партиями. Обеспечить такой объем производства можно только при массовых заказах, в противном случае себестоимость продукции будет заведомо выше, чем в Китае или на Тайване. Но массового спроса на внутреннем российском рынке пока нет. Тот же оборонно-промышленный комплекс заинтересован в относительно небольшом количестве микроэлектронных компонентов в сравнении с потенциальными потребностями гражданского сектора, поэтому ОПК сам по себе не может создать спрос, необходимый для экономически эффективного развития российской компонентной базы «Интернета вещей». Такой спрос должен составлять порядка сотен тысяч, а лучше — миллионные серии продукции в год. И условий для его роста тоже пока нет. Хотя возможности объективно есть: за счет одних только «умных» счетчиков или систем безопасности можно обеспечить весьма большой объем заказов для отечественной промышленности. Но сегодня в производстве электронных компонентов за исключением отдельных ниш имеется весьма серьезное технологическое отставание, что никогда и не скрывалось.
А вот что касается программной части, то тут всё существенно лучше. В России сложилась своя школа подготовки математиков, специалистов в области ИТ и анализа данных (часто англоязычный термин data scientist оставляют без перевода) мирового уровня. Наглядным, но при этом печальным индикатором данной ситуации является их отток за рубеж. Да и те, кто остается в России, часто работают на иностранные компании. Но в уровне компетенций и потенциала нет никакого отставания. Проблема, однако, есть и тут, и связана она с количеством специалистов, которых готовят наши учебные заведения. Особенно остро мы ощущаем дефицит профессионалов в сфере анализа данных и построения их моделей. Вузы постепенно разворачиваются в эту сторону, но опять же возникает проблема спроса.
Существует ли индустриальный Интернет в России, сказать не так просто. С одной стороны, телеметрические данные у нас научились снимать с различного оборудования еще лет шестьдесят-семьдесят назад. Задачи автоматического управления ставились уже тогда и вполне успешно решались. Сложилась и своя школа в этой области, под которую была разработана мощная теоретическая база. С другой стороны, использовались, как правило, не цифровые, а аналоговые сигналы. Между тем современные ИКТ построены на цифровых технологиях, и именно они позволяют снимать, передавать на дальние расстояния и обрабатывать большие массивы данных с помощью сложных алгоритмов.
И рынка IoT как такового в России пока не существует, если вынести за скобки смартфоны. Основу потребительского сегмента могут составить носимые гаджеты или системы «умного дома», основу корпоративного — элементы систем автоматического управления, мониторинга и предсказательного обслуживания оборудования. Рынок формируется неравномерно — где-то быстрее, где-то медленнее. В сфере транспорта или логистики, например, использование систем геопозицирования ГЛОНАСС, GPS уже в порядке вещей. Активно развиваются процессы цифровизации в энергетике, машиностроении, в химической и добывающей промышленности, хотя там до сих пор много унаследованных аналоговых систем. Но при этом существует большой потенциал для внедрения современных индустриальных сетей. Этот процесс связан с модернизацией и интеграцией диспетчерских и управляющих систем — SCADA, АСУТП и т. д. При этом в цифровые сети постепенно будут объединяться и системы разных предприятий. Скорее всего это будет делаться через корпоративные системы передачи данных, а не через публичный Интернет.
Что мешает внедрению технологий индустриального Интернета?
Таких причин целый комплекс. Наиболее значимы экономические препятствия и недостаток специалистов.
Сама по себе машина не умеет анализировать и предсказывать, этому ее надо «научить». Но, в свою очередь, для этого необходимо глубоко знать объект, с которым должен работать компьютер, — будь то реактивный двигатель, насос, закачивающий буровой раствор в скважину, химический или ядерный реактор или что-то ещё. И таких специалистов, разбирающихся в автоматическом управлении и в то же время обладающих знаниями в области алгоритмирования и анализа данных, остро не хватает. Да и абсолютно все, кто будет жить в эпоху индустриального Интернета и цифровой экономики, должны владеть навыками алгоритмирования, то есть умением задать последовательность шагов, которые приведут к желаемому результату. Это нужно не только для работы со SCADA, но и для полноценной эксплуатации тех же бытовых роботов. А ведь роботы-пылесосы можно купить уже сейчас. Конечно, пытаться научить программированию всех поголовно — недостижимая утопия. Но базовые навыки надо прививать со школы, а возможно, и раньше.
Основные проблемы таятся в неготовности потенциальных потребителей к услугам, связанным с индустриальным Интернетом. Прежде всего — в неготовности многих отраслей экономики к тому, чтобы становиться более прозрачными и экономически эффективными. С одной стороны, собственники предприятий заинтересованы в сокращении любых издержек, в том числе транзакционных, чему внедрение технологий индустриального Интернета явно способствует. Но с другой стороны, на непрозрачности кто-то зарабатывает, и иногда неплохо. Например, отдельные водители могут саботировать внедрение систем мониторинга транспорта просто потому, что это лишает их возможности продавать топливо «налево» или использовать автомобиль для подработки на стороне. И это лишь один из примеров, показывающих, как можно извлекать выгоду из непрозрачности. Кто-то выбрасывает мусор где попало, чтобы не везти его на дальний полигон или на предприятие по переработке, кто-то ворует топливо, кто-то — электроэнергию. Естественно, все участники такой деятельности объективно не заинтересованы в том, чтобы собственники всё это увидели и пресекли. Отсюда — сопротивление, скрытый саботаж внедрения технологий дистанционного мониторинга и прогностики, то есть фактически индустриального Интернета. И это серьезная проблема.
Не стоит забывать и о том, что широкое внедрение автоматизации приводит к высвобождению больших масс работников. Причем затрагивается тут персонал относительно низкого уровня квалификации, неважно, о физическом или «офисном» труде идёт речь. Трудоустройство этих людей может стать серьезной проблемой, усложнить социально-экономическую ситуацию на местах. А нового «Пикалева» никто во властных структурах не хочет. И это тоже один из результатов прогресса. В государстве, которое позиционирует себя как социальное, власть должна сдерживать социальную напряженность, в том числе связанную с последствиями внедрения новых технологий. Это означает, что госорганам придётся либо искать работу людям, которых заменит автомат, либо искусственно сдерживать процессы, связанные с высвобождением работников, так как социальная стабильность может быть поставлена выше экономической эффективности. Скажем, для того чтобы высвобождаемых сотрудников обеспечить новой работой, может потребоваться их переподготовка или даже переселение, естественно, за счет государства либо заинтересованных компаний.
Критическим фактором развития любых цифровых технологий является состояние инфраструктуры. Хотя не думаю, что в России с этим будут проблемы. Технологии IoT востребованы там, где живут люди и действуют предприятия. А с проникновением инфраструктуры связи в более-менее обжитых районах страны у нас в общем-то всё в порядке.
Любые интернет-технологии подразумевают международное сотрудничество. Нет ли тут противоречия с политикой импортозамещения?
Очень многие отрасли, где технологии индустриального Интернета уже внедряются, — те же энергетика, машиностроение, транспорт — относятся к разряду критически важной инфраструктуры. Ситуация, когда энергосистема управляется зарубежным ПО с недекларируемыми возможностями, позволяющими устроить отключение электроэнергии в целом регионе, естественно, является недопустимой. Оборудование и ПО в таких комплексах должно быть под полным контролем, это не обсуждается.
Но всё ли оборудование и всё ли ПО должны быть отечественными? Какая-то часть, безусловно, да, когда речь идет о наиболее критичных сегментах. А где-то вполне можно допускать использование иностранных систем, но при условии аудита и сертификации решений в уполномоченных органах. Возможна локализация производства оборудования и поддержки ПО, что позволит продолжить и производство, и поддержку в случае прекращения поставок из-за рубежа.
Как мне кажется, тут надо действовать поэтапно. Следует разделить объекты по уровню критичности и определить, где какое оборудование и ПО можно использовать. Сейчас соответствующий закон проходит обсуждение в Думе, а далее предстоит разработка подзаконной базы. Это большой объем работы. Нужно будет искать компромиссы, поскольку отечественная промышленность на нынешней стадии развития не в состоянии выпускать в достаточном количестве всё необходимое оборудование.
Разные ведомства и крупные компании ведут свои разработки в области индустриальных сетей. Как они координируются между собой?
Да, таких ведомств, которые объективно заинтересованы в развитии технологий индустриальных сетей, несколько. Как минимум это Минтранс, Минэнерго, Минкомсвязи, Минпромторг и Минэкономразвития. Но есть и межведомственные форматы взаимодействия. Например, на протяжении всего прошлого года проявляла активность рабочая группа при Администрации Президента России, которую возглавляет помощник Президента Игорь Олегович Щёголев. В ее работе участвую и я. Это площадка, где представители разных ведомств и индустрий находят общий язык в контексте поиска решений по более эффективному и безболезненному внедрению цифровых технологий в жизнь страны.
Так что межведомственный диалог, который столь необходим, был организован и успешно состоялся. В его ходе была выработана дорожная карта развития индустриального Интернета и его отраслевого применения; сейчас она проходит процедуры утверждения в Правительстве. А значит, уже можно говорить о первых результатах нашей работы.
Естественно, этот формат должен поддерживаться и дальше. Сама тема перехода к цифровой экономике не позволяет замыкаться на одном ведомстве. Да и в Правительстве существует большой опыт деятельности разного рода рабочих групп и комиссий, тут нет ничего нового.
Но нужно разработать более фундаментальную системную основу для нашего межотраслевого сотрудничества, чему мы пытаемся способствовать. Ведь рабочие группы и комиссии являются временными структурами. Поэтому при нашем содействии активно развивается Национальная ассоциация участников рынка промышленного Интернета, которая была образована в 2015 году совместно с другими компаниями, и инициативу эту поддержал наш президент, есть даже соответствующее поручение. Ассоциация является постоянно действующим институтом развития рынка индустриального Интернета. В числе прочего в ее задачи входит координация действий, направленных на реализацию мер, предусмотренных упомянутой дорожной картой, а также планирование новых шагов.
Цифровая экономика… Для Ростелекома переход к ней — это реальность или всё пока на стадии обсуждений?
Для нас это вопрос успешного развития, если не выживания вообще. Деятельность любого телекоммуникационного оператора по умолчанию базируется на цифровых технологиях. Абонентская база в стране перестаёт расти, а прибыльность традиционных услуг связи постепенно снижается. В таких условиях остается или увеличивать свою операционную эффективность, или предоставлять новые сервисы, желательно как можно более высокомаржинальные. Так что для нас включение в цифровую экономику означает переход к предоставлению цифровых сервисов в различных секторах экономики и к использованию уже накопленной абонентской базы для дистрибуции либо собственных, либо партнёрских цифровых сервисов, базирующихся на нашей ИКТ-инфраструктуре.
Впрочем, наша отрасль тут не является исключением. Аналогичная ситуация сложилась и в банковском секторе. Причем крупные игроки вынуждены этот процесс организовывать и возглавлять, иначе они рискуют потерять всё.
И мы внимательно следим за тем, как идёт создание соответствующих государственных инструментов, как разрабатываются программы и планы; сами активно участвуем в этих процессах. Скажем, применительно к теме индустриального Интернета мы развиваем не только каналы связи, но и сервисные платформы, на которых будут размещаться приложения для отдельных индустрий, создавая слой агрегации и гарантированной доставки данных в своих ЦОДах. При этом мы стараемся, глубоко не погружаясь в специфику каждой конкретной отрасли, создать горизонтальное функциональное ИТ-решение, которое могло бы собирать данные от разных источников, агрегировать их, обрабатывать и передавать в те приложения, что созданы нашими партнёрами в интересах вполне конкретных индустриальных предприятий. Подобную платформу мы создаем для геоинформационных приложений, оперирующих пространственными и навигационными данными. На схожих принципах может применяться и инфраструктура электронного правительства, технологическим оператором которой является Ростелеком. И я надеюсь, что скорее рано, чем поздно, государство всё же откроет эту платформу для создания широкого спектра приложений в разных отраслях.
И вот на уровне такого рода платформ мы видим свое включение в цифровую экономику. В общем, для нас переход к цифровой экономике — это вполне конкретный перечень проектов компании по развитию и внедрению цифровых платформ: к роли оператора базовой ИКТ-инфраструктуры мы добавляем роль Ростелекома как оператора целого набора цифровых платформ, востребованных при переходе к цифровой экономике. Теоретическая же часть этой работы ведётся сейчас на уровне государственных органов, для которых тема цифровой экономики стала весьма актуальной в последние два-три месяца. Не участвовать во всех этих процессах для нас просто невозможно. Поэтому ответ на ваш вопрос: да, это реальность. Это и конкретные шаги на уровне проектов компании, и наше активное участие в обсуждениях на уровне государственных органов.
С Борисом Глазковым беседовал научный редактор Intelligent Enterprise Яков Шпунт
