Intelligent Enterprise: В последнее время появилось много публикаций о том, что мы живем во времена очередной промышленной революции. Интересно было бы узнать ваше мнение по этому поводу.
Игорь Агамирзян: На мой взгляд то, что происходит сейчас, причем не в последние год-два, а значительно дольше, — на самом деле процесс этот весьма длительный, охватывающий практически весь период разумной жизни моего поколения, — так вот, я думаю, это гораздо более масштабное явление, чем очередная промышленная революция. Наконец произошло то, что в общем-то давно ожидалось: развивавшийся в последние десятилетия независимо виртуальный мир и объективно существующий мир реальный пересеклись и начали взаимодействовать. Однако это лишь одно из проявлений происходящих процессов. На языке физиков это можно было бы назвать фазовым переходом, а на языке вульгарных марксистов — сменой общественно-экономической формации. Происходящее ныне можно сравнить с тем, что происходило в Европе с XVII до начала XIX века, когда случился наконец прорыв. Если строить аналогии, то сейчас мы находимся где-то на уровне середины XVIII столетия. До прорыва пройдет еще некоторое время, хотя подготовительный период начался примерно полвека тому назад.
Обратившись в недалекое прошлое, можно задним числом увидеть, что где-то в начале 1970-х радикально изменилась парадигма развития человечества. До этого развитие шло по линии реализации крупных промышленных проектов. Авиация, космонавтика, энергетика, автомобилестроение и достижение критической массы автомобильного транспорта… Каждая такая технологическая волна порождала новую индустрию и соответственно новое качество экономики и жизни. И вот каким-то непостижимым образом в начале 70-х всё это прекратилось. Всё, что человечество совершило по части крупных индустриальных проектов, произошло до 1970 года. Появились широкофюзеляжные самолеты, сверхзвуковые пассажирские лайнеры, крупнейшие ГЭС и атомные электростанции, человек полетел в космос и даже слетал на Луну… А дальше вплоть до нашего времени не было ни одного индустриального проекта такого общечеловеческого масштаба.
Как-то вдруг произошла смена парадигмы, и всё развитие сосредоточилось в информационных технологиях и микроэлектронике. Вся современная технологическая индустрия стоит на этих двух столпах — микроэлектронике и программировании.
Этот виртуальный мир тоже, конечно, имел определенный подготовительный период развития. Первые компьютеры были выпущены еще в 1940-х годах. Но к 70-му именно ИТ начали определять дальнейший прогресс.
И тут проявился один очень интересный эффект. Оказалось, что для разработки новых систем существенно необходимы системы предыдущего поколения. Разработать новый компьютер, не пользуясь при этом компьютерами предыдущего поколения, просто невозможно.
Да, но разве так было не всегда? Детали новых станков вытачивали на старых…
Было, но не так. Отличие стало качественным. Объем заложенного в новые разработки знания возрос неизмеримо. Если, хорошо зная конструкцию механического устройства, можно без особого напряжения повторить его, то на воспроизведение микропроцессора или, скажем, операционной системы, даже имея готовый прототип, придется затратить едва ли намного меньше труда и времени, чем вложили создатели «оригинала».
Итак, эстафетный подход к разработке кардинальным образом меняет парадигму развития. Если самые первые микросхемы и компьютеры можно было разработать с помощью кульмана и логарифмической линейки, то дальше это стало как бы саморазвивающейся, самоподдерживающейся системой. Каждое новое поколение микроэлектроники и программ порождало новые возможности по разработке следующего поколения.
Теперь, без малого полвека спустя, стало понятно, что изменения в ИТ глубочайшим образом повлияли решительно на все области человеческой деятельности. Всё начиналось в общем-то с виртуальных систем. Корпоративные информационные системы, или, в классической терминологии, АСУ, потом Интернет, и всё это на первых порах с физической жизнью не очень было связано. Скорее это влияло на развитие отрасли связи, в которой в 80-е произошел совершенно революционный скачок в результате перехода на «цифру». Следует понимать, что это была действительно революция, когда мы получили возможность мгновенной и почти бесплатной коммуникации в масштабе всей планеты. На коммуникации тесно завязана любая совместная деятельность.
Собственно, первая волна глобализации, которая пришла в начале XX века, тоже была тесно связана с коммуникациями. Тогда были проложены первые трансатлантические телеграфные, а затем и телефонные кабели и возникла возможность производить коммерческие, в первую очередь финансовые операции дистанционно. Однако тогда это было еще весьма дорогое удовольствие. В пересчете на современные цены стоимость телефонного звонка из Лондона в Нью-Йорк составляла не меньше 300 долл. в минуту. Так что доступно это было отнюдь не всем.
Сейчас связь стала практически общедоступной. В результате начали формироваться надгеографические сообщества.
Вообще весь технологический прогресс XX века шел в направлении увеличения радиуса взаимодействия между людьми: автомобильное и скоростное железнодорожное сообщение увеличили дистанцию ежедневных маятниковых миграций до ста и больше километров, авиационное сообщение дало возможность добираться до любого крупного центра нашей планеты в пределах суток, Интернет и цифровые технологии сделали практически мгновенным обмен информацией с любой точкой земного шара. Мы оказались в реальности, подобной которой никогда не существовало.
Прежде все сообщества, начиная от племен и кончая государствами, формировались вокруг некоторых территориально связных анклавов. И едва ли не каждый крах очередного цивилизационного проекта был обусловлен тем, что система управления в географически распределенных структурах оказывалась неадекватной. Именно из-за отсутствия коммуникаций. Сейчас такой проблемы нет.
Все эти факторы, о которых я говорил, позволяют выдвинуть гипотезу о том, что сегодня мы переживаем процесс перехода на новый уровень — своего рода фазовый переход.
Таких фазовых переходов — если угодно, революций — в истории человечества было несколько: неолитическая революция, промышленная революция… И отнюдь не все они были успешными. Мне доводилось читать, например, что к концу существования Римской империи набор технологий был практически такой же, как в Европе в конце XVII века. Целый ряд фактов свидетельствует о том, что Рим вплотную подошёл к стадии промышленной революции. Но она провалилась в силу неадекватности управленческих механизмов: два цезаря родились не на пустом месте, — и всё кончилось полутора тысячами лет застоя Средневековья. По некоторым источникам очень похожая ситуация сложилась и в Китае в X–XI веке. Там картина та же — провал революции и застой на тысячу лет.
Хорошо, а что такого произошло в Европе к началу XIX века, чтобы там промышленная революция удалась?
Например, технология связи. Здесь уже появились релейные линии дальней телеграфной связи, семафорные и световые. Кстати говоря, в Российской империи такие линии появились немногим позже. В результате удалось преодолеть важный психологический барьер: оперативная информация стала доходить до адресата менее чем за сутки (в реальности — за несколько часов).
Кроме того, сформировался полноценный язык точного и однозначного описания механических конструкций. Это было, во?первых, изобретенное Гаспаром Монжем теоретическое черчение, которое в России называют начертательной геометрией (до того инженерам приходилось рисовать картинки вроде тех, какие встречаются в рукописях Леонардо да Винчи), а во-вторых, сложившаяся к тому времени символьная математическая нотация. Ну и промышленное книгопечатание, роль которого очевидна.
Однако вернемся к исходной теме. Мне представляется, что те изменения, которые сейчас происходят на новой технологической платформе, приведут к радикальному изменению образа жизни людей. Перемены, которые происходили на протяжении XX века, были преимущественно количественными: мы можем позволить себе жить чуть дальше от рабочего места, быстрее добираемся до других стран и континентов, более детально и строго управляем производственными и коммерческими процессами. Я думаю, если дальнейшие преобразования будут успешными, наступит качественный скачок. Хочу подчеркнуть здесь слово «если», потому что столь масштабные изменения неизбежно наталкиваются на столь же сильное противодействие.
Нормальный коммерческий подход состоит в том, чтобы найти в цикле производства наиболее затратные этапы и усовершенствовать их. На протяжении многих веков основные затраты приходились на производство. Именно на этом и было сосредоточено внимание. И на протяжении тех же веков доля затрат на оплату труда в себестоимости неуклонно нарастала.
Еще в 1980-е годы начались разговоры о гибких производственных системах. Сегодня такие системы пришли в реальность. Любое новое современное производство строится по этому принципу. А это означает, что себестоимость любого массового изделия будет асимптотически стремиться к нулю.
Мне доводилось видеть заводы, причем не такие уж новые, построенные лет десять-двенадцать назад, где в производственном процессе задействовано пять-шесть человек, дежурная смена. Приведу конкретный пример: в Дании завод фирмы Novо Nordisk по производству инсулиновых инъекторов. Этот завод представляет собой такой вот черный ящик, в котором на вход поступают инсулин, пластмасса, бумага, а на выходе — упаковки с готовыми «карандашиками», с наклейками и всем прочим. Обслуживает его смена из десятка человек, при этом он обеспечивает примерно треть мировой потребности в инсулиновых инъекторах. Зато в исследовательских и инжиниринговых центрах этой фирмы работают тысячи людей. Ясно, что в такой модели создание добавленной стоимости смещается от производства в разработку и конструирование. Себестоимость таблетки, аптечная цена которой может составлять сотни и тысячи рублей, — это не себестоимость производства на заводе, а стоимость разработки лекарства в лабораториях и проведения клинических испытаний.
Всё это в такой же и даже в большей степени относится и к микроэлектронике.
В полном цикле этап собственно производства в некоторых случаях может оказаться не то что бездоходным, но даже затратным. Основные доходы приносят разработка и дистрибуция. Так что есть о чем задуматься, когда слышишь заявления Трампа о переносе производства из других стран в США, а также рассуждения об импортозамещении высокотехнологичной продукции у нас в стране.
Еще один важный тренд, который несомненно является составной частью новой революции, это то, что теперь стали называть уберизацией: устранение посредников, чьи функции можно автоматизировать. Здесь действуют те же принципы, что и в производстве: увеличение объема с сопутствующим снижением индивидуальной маржи — процент, который за свою услугу берут Uber, Booking.com или Airbnb, намного ниже того, что оставляли себе таксомоторные парки и туристические агентства. Что касается компании Uber, то ей остался еще один шаг — собственно даже не совершить, а завершить его: перейти к беспилотным такси. И тем самым устранить из своей услуги наиболее затратный элемент — человека.
В общем, суть переворота, на пороге которого мы стоим, можно выразить такими словами: устранение человеческого труда отовсюду, откуда только возможно, как в производстве, так и в обслуживании.
Вполне можно представить себе ситуацию, когда человек дома на экране подбирает и «конструирует» себе фасон платья или обуви, потом выходит из дома, идет в автоматизированный пункт обслуживания и встает там в кабинку наподобие той, в которой все мы поднимаем руки, переходя в зал ожидания аэропорта, либо ставит ноги в похожий на эту кабинку ящик. Потом он возвращается домой и на балконе находит пакет с новым костюмом или с ботинками, доставленный дроном. И костюм этот, или ботинки, был раскроен, сшит и упакован на полностью роботизированном заводе в соответствии с индивидуальными особенностями телосложения клиента на сегодняшний день. Кстати, в результате костюм перестает быть товаром и становится услугой.
Это не фантастика. Все необходимые технологии уже существуют, осталось только реализовать их в промышленном масштабе. А обслуживание человека человеком конечно же останется — в качестве ностальгической роскоши. Так же, как в нашей жизни есть сейчас свечи и камины, но они уж никак не служат источником света и тепла.
Совсем не случайно в нескольких странах самым серьезным образом рассматривается вопрос о гарантированном государством минимальном доходе, который граждане будут получать независимо от того, работают они или нет. И столь же не случайно всячески пропагандируется движение DIY — Do It Yourself, сделай сам.
Замечательно! А теперь, если можно, немножко дегтя. Какие препятствия вы видите на пути новой революции?
Начну с самого нетривиального. Продление жизни если не до бесконечности, то значительно больше отпущенных нам сейчас пределов — это вполне реальная перспектива. Однако, по крайней мере поначалу, это будет весьма дорогое удовольствие. И вопрос: «Почему он в 120 молодой и красивый, а я в 60 глубокий старик?» — звучит куда острее, нежели «Почему у него пять автомобилей, а у меня ни одного?» Особенно если такая моложавость — не от природы.
Ну и конечно же имущественное неравенство. На протяжении XX века индекс Джини по всему человечеству менялся таким образом: c 1900 г. он снижался и примерно к 1960-му достиг минимума, а потом начал возрастать, к 2000-му вернулся примерно к тому же уровню, что был в начале столетия, и продолжает расти дальше.
Есть, конечно, и другие факторы, но думается, и этих двух более чем достаточно.
Спасибо. На самом деле великолепную модель нового общества построили братья Стругацкие в повести «Хищные вещи века». В далеком 1963-м они сумели очень многое угадать. Там есть и беспилотные такси, и кулинарные и даже парикмахерские автоматы, и закамуфлированный под канарейку дрон, который разносит бутерброды по ресторану. Есть и доведенный до абсурда экстрим со смертельным риском для жизни, и жесткие наркотики.
Да, конечно. С современной точки зрения они там ставят вопрос, как нужно учить и воспитывать человека, чтобы его можно было без опасений выпустить в новый мир.
Между прочим, сами Стругацкие, поначалу думая, что пишут роман-предостережение, с годами пересмотрели свое отношение к нему. По их мнению в новом мире человеку будет предоставлен свободный выбор: хочет — работает, хочет — нет. Хочет — кладет голову на рельсы. И это его выбор.
Спасибо еще раз!
С Игорем Агамирзяном беседовал шеф-редактор группы ИТ Рубен Герр
