Intelligent Enterprise: Тема нашей беседы — импортозамещение и единый реестр российских программ. Закон о создании реестра был подписан в конце июня 2015 года, работает он с начала 2016-го, и в нем зарегистрировано свыше двух тысяч продуктов, но споров и разногласий вокруг него по-прежнему великое множество. С чем, по-вашему, это связано?
Тагир Яппаров: Здесь присутствует несколько взаимосвязанных причин. Начну с критериев, на основании которых продукты включаются или не включаются в реестр. Они не формализованы: есть закон, но есть и масса критериев помимо закона, и они зачастую непонятны участникам рынка. Так, в реестр попали многие решения, которые продуктами, на мой взгляд, можно назвать только с большой натяжкой. Это заказные разработки, выполненные для одного-двух клиентов и не доведенные до тиражного качества. Рынку они на этой стадии неинтересны — заказчики ищут конкурентный продукт с сильной командой, хорошей историей, внятными перспективами развития.
Такие продукты в реестре тоже есть, но находить их там трудно ввиду запутанной структуры — это еще одна проблема. В моем понимании структура классов ПО в реестре не отражает потребностей рынка — ни поставщиков, ни потребителей. Уже известны случаи, когда разработчики отечественных программных продуктов ставили под сомнение правомерность закупки зарубежных решений, совершаемой государственными структурами со ссылкой на то, что в реестре якобы не нашлось отечественных аналогов. Такая ситуация сложилась, например, с ПО для видеоконференцсвязи, которое включено в раздел «Офисное ПО», а не выделено в класс продуктов для телекоммуникаций.
Ну и, повторюсь, в реестре очень мало содержательной информации о том или ином продукте, о производителе, о его реальной конкурентоспособности с точки зрения не только функционала, но и опыта реализованных проектов и перспектив развития, возможности опираться на данный продукт многие годы. Жизненный цикл продукта у корпоративного заказчика составляет около десяти лет, то есть при его приобретении нужно понимать, как он будет использоваться дальше и как развиваться в течение всего этого времени. Для большинства продуктов, которые попадают в реестр, такой цикл, к сожалению, не просматривается.
Первоначально требования для включения в реестр касались по преимуществу компаний, а не продуктов, — технологический аспект вообще выпал из рассмотрения.
Российская индустрия сегодня является частью индустрии глобальной, и в любой отечественной технологии есть составляющие, которые берутся из зарубежных источников — либо по лицензионной модели, либо по модели Open source. Это нормально: крупнейшие компании работают в кооперации, и трудно себе представить, что абсолютно все стратегические ключевые технологии мы будем делать самостоятельно. Лично я в это не верю. Соответственно закон не запрещает вносить в реестр продукты, в которых используются зарубежные компоненты, при условии, что отчисления в пользу иностранных правообладателей составляют меньше тридцати процентов выручки. Но сейчас появилось дополнительное ограничение: ключевой функционал должен быть разработан внутри страны, — причем что именно подпадает под определение ключевого функционала, не всегда четко определено. Например, наш продукт WorksPad не включили в реестр только потому, что там есть функция — на наш взгляд, не ключевая, — которую мы лицензируем у корейского производителя. Отчисления за нее составляют около 5% от стоимости всех лицензий, и мы считаем, что соответствуем критериям. А по мнению экспертного совета этот функционал ключевой, поэтому нам отказали. В реестр включили только ту версию WorksPad, где этот лицензируемый функционал отсутствует.
Надо сказать, что на сегодня нет и процедуры апелляции — если вам отказали, нужно подать заявку заново. По некоторым нашим продуктам мы подавали заявки по два-три раза.
Давайте остановимся чуть подробнее на платформенном ПО и продуктах Open source, за использование которых не нужно платить лицензионные отчисления. Каким должен быть в этом случае критерий «российскости» продукта?
На мой взгляд, критерий очевиден: это контрибуция, вклад российских разработчиков. Очень позитивный пример здесь — Postgress, где российская компания активно участвует в создании продукта и как результат сам продукт тоже является российским. Но таких проектов мало. Подчеркну, технологию Open source нельзя сделать своей, просто начав использовать, — нужно работать внутри, нужно быть частью сообщества и частью разработки ядра.
Перейдем к платформам. Очень хорошее положение в сфере безопасности: в августе — сентябре 2016 года портал Tadviser при нашей поддержке провел опрос ИТ-директоров, и оказалось, что у большинства респондентов соответствующие системы уже реализованы на российских решениях, то есть импортозамещение не нужно. А российских платформ нет, это касается и Open source: в международных проектах российские программисты не участвуют или их вклад слишком мал.
Стать более включенным в проекты Open source, которые направлены на решение нужных нам задач, дойти до реального участия в развитии ядра системы — всё это понятный способ локализации и создания национальных платформ и технологий. Только инструменты реестра для этого абсолютно не пригодны — ограничения и преференции несуществующим технологиям, очевидно, ничего не дадут. При том, что государство ставит вполне понятные и, на мой взгляд, правильные задачи, инструменты решения этих задач должны быть другими — более сложными и комплексными. Разработку необходимо финансировать в течение длительного периода, пока она не превратится в самостоятельный бизнес, а это большие деньги. Рынок сам по себе такой проект инвестировать не будет просто потому, что нечем — наша ИТ-индустрия не капитализирована.
Как могла бы выглядеть поддержка со стороны государства?
Я считаю, что один из способов развития российских продуктов — это системное вовлечение в проекты Open source российских разработчиков.
Речь идет о создании технологий через какие-то программы, в которые будут вовлечены, с одной стороны, компании, а с другой стороны, государство, делающее заказ — не финансирование, а именно заказ. Работа с конкретным заказчиком критически важна, она реально позволяет получить не лабораторный образец, а продукт, который нужен, который пригоден для использования. И мы всегда говорим, что давать деньги компаниям неэффективно, эффективно давать им заказ — тогда появляется нормальная бизнес-модель. Известно, что на госзаказах выросли многие крупные американские игроки Open source — в частности, Red Hat.
Верно ли я понимаю, что в сфере микроэлектроники такой заказ уже есть?
Да — правда, наша индустрия с точки зрения Минпромторга к промышленности не относится, поэтому мы в этих программах никак не участвуем. Минпромторг вообще играет очень интересную роль в развитии микроэлектроники. Хороший пример здесь — процессоры «Байкал-Т1», для которых есть поддержка и в виде кредитования, и в виде заказа. Они как раз закрывают «дыру» в нашей архитектуре, что важно с точки зрения независимости и безопасности процессора, в том числе его окружения. Уверен, что при всех трудностях, которые есть в проекте, он будет успешным. Здесь мы, кстати, возвращаемся к вопросу о критериях «российскости» технологий. Ядро процессора базируется на международной платформе ARM: восемьдесят процентов берется из ARM, остальное — обвязка — разрабатывается нами, и это делает продукт нашим. Концепция совершенно понятна: мы берем международную платформу, которую можно развивать, и развиваем.
Внутри ряда корпораций и предприятий сегодня сформированы комитеты или департаменты по импортозамещению. Я не знаю примеров, чтобы эту структуру возглавлял человек из сферы ИТ. Как заказчикам выработать общую позицию по импортозамещению в части ИТ, на каком уровне принятия решений надо взаимодействовать?
Весь вопрос в том, найдутся ли в менеджменте люди, готовые брать на себя риски, имеющие для этого достаточные полномочия и способные сформулировать какую-то осмысленную повестку вокруг цифровой трансформации, цифрового бизнеса и так далее. Таких руководителей в России немного; постепенно их становится больше, но происходит это медленно, потому что конкуренция в большинстве рыночных сегментов, где действуют крупные игроки, слабая, а риск промахнуться с цифровой трансформацией весьма велик: то, что сегодня нам представляется правильным, вовсе не обязательно сработает. Во время интернет-бума казалось, что интернет-экономика вот-вот убьет экономику традиционную, а этого не случилось, и те, кто бросился туда сломя голову, по большей части ничего не достигли. Выиграли более осторожные — они все равно получили свою долю в интернет-экономике, но и традиционная составляющая у них никуда не делась. Поэтому и к цифровой трансформации сейчас у многих консервативный подход. Есть и блестящие примеры успеха, но единичные. Например, в рейтинг ста инновационных компаний мира, который публикует Forbes, в прошлом году впервые вошла российская компания — это сеть «Магнит». Обратите внимание: до сих пор российские компании в этот рейтинг ни разу не попадали — ни Сбербанк, ни кто-либо другой.
В компаниях, где информационные технологии рассматриваются как часть стратегии развития и трансформации, к импортозамещению относятся отрицательно. Причина очевидна: они стараются ориентироваться на лучшие решения и практики, а импортозамещение мешает им, ограничивая выбор. Но российская индустрия программного обеспечения, безусловно, существует: она заметна в мире, у нас есть свои продукты, есть серьезный экспорт. Хотя, с другой стороны, для отечественного бизнеса ее как бы и нет, потому что мы, индустриальные игроки, плохо умеем доносить свою информацию до заказчиков.
Сейчас происходит общее сближение, мы больше сравниваемся с лидирующими технологиями, и нас начинают рассматривать там, где до сих пор не рассматривали. Например, все конкуренты нашего продукта WorksPad, о котором я уже говорил, — американские производители. Это IBM, Citrix, BlackBerry-Good, Mobileiron — в общей сложности пять или шесть компаний. Мы считаем себя одними из лучших, а в каких-то отношениях лучшими. Но клиенты в это не верят, им кажется, что отечественный продукт всегда хуже, — может быть, только с десятого раза удается убедить их.
К сожалению, очень мало открытой информации о реализованных проектах от заказчиков. Российские компании не уделяют должного внимания маркетингу своих решений.
Ситуация меняется и будет меняться дальше. И все же барьер предыдущих лет — представление, что российские продукты нельзя даже сравнивать с западными, что они заведомо хуже, — преодолеть будет непросто. Добавлю, что хотя во многих западных продуктах лежит в каком-то виде российский код, потому что мы как часть глобальной индустрии выполняем много заказных разработок, заказчиков это не слишком интересует.
Тем не менее процесс увеличения доли отечественных продуктов и на нашем рынке, и в структуре экспорта объективно идет, и конечно, страна заинтересована в том, чтобы продавать не сырье и не разработчиков, а продукты. Такой разворот российского рынка в нашу сторону очень важен, и мы стараемся им пользоваться, чтобы стать более «продуктовыми». Уверен, что это поможет многим компаниям создать конкурентные продукты, но еще раз подчеркну: период реализации здесь — три-пять лет. Сегодня многих этих продуктов еще не существует, и реестр того, что есть, — пока не результат и не успех. Достижением программы импортозамещения будут успешные компании, ставшие глобальными за счет своих продуктов.
С Тагиром Яппаровым беседовала издатель Intelligent Enterprise Ольга Филатова
